Некоммерческое партнёрствоУрал-Евразия

История москвички, вышедшей замуж в начале 90-х за сына афганского политика и прожившей в Афганистане и Иране 10 лет.

"Афганистан.РУ" дает возможность взглянуть на внутреннюю жизнь афганского общества 1994-2004 гг. глазами простой русской девчонки, волею судьбы ставшей свидетельницей исторических событий, последовавших за выводом Советских войск из Афганистана.

Пули- Хумри

Пули-Хумри оказался небольшим городком по дороге в Кабул. Это административный центр провинции Баглан, где старший брат мужа занимал должность губернатора провинции, а я, соответственно, стала женой командира гарнизона, выполнявшего функцию местной полиции.

Меня привезли в длинный одноэтажный дом, построенный в форме большого квадрата с двориком посередине. Дом состоял из зала для гостей, спальной комнаты, детской, просторной кухни и отдельного помещения для прислуги и охраны рядом с входными воротами. В доме работало несколько девушек, няня, два повара, управляющий и охрана.

Каждый день в наш дом приходили несколько десятков исмаилитов по разным вопросам, в основном с различного рода заявлениями, которые разбирал муж. Всех посетителей следовало накормить. Повара готовили и на газу и на дровах, разжигая огонь под большими казанами. Куриц привозили неочищенными, и повара быстро окунали куриные тушки в кипяток, от чего перья легко чистились. 

Еда была натуральная, от которой я совершенно отвыкла в Москве, вернее сказать, никогда натуральной еды и не ела. Большие жестяные десятилитровые коробы пищевого жира также были неплохого качества.

Рис использовали длиннозерный пакистанский, при замачивании каждая рисинка увеличивалась в размерах в несколько раз, а плов становился рассыпчатым и ароматным. Готовили много разновидностей плова: «кабули» – с нашинкованной сверху морковью и кишмишем, «изумрудный плов» – рис, проваренный на зеленоватой воде от шпината, «апельсиновый плов», когда вместо моркови нарезали тонкой соломкой сухие апельсиновые корки. Из круглого узбекского риса готовили кашу вперемешку с вареной репой и картошкой, а также сладкую желтую рисовую кашу. Подлив к плову было также великое множество, начиная от фрикаделек и кончая подливками со шпинатом и даже из бараньего мозга. Еда была настолько вкусной, что для гурмана, пожалуй, это был настоящий рай. Накрывали обычно на улице, на веранде, устланной циновками. Хозяева ели отдельно.

По утрам я просыпалась, чувствуя, что на меня кто-то смотрит. Это были женщины хазарейки, которые приходили рано утром и просто заходили в мою комнату. Они пешком проделывали долгий путь из горных кишлаков и их внимание было безобидным, поэтому я быстро привыкла к их присутствию и спокойно занималась своими делами, а они сидели и смотрели, иногда что-то спрашивали.

Мои девушки служанки были из бедных семей и не умели читать и писать. Их звали Узро, Марзие и Джамиле. Так как изучение языков было для меня привычным делом, то я попросила нанять мне учителя дари. Наличие советского воспитания отрицало классовое неравенство людей, а тем более разделение на слуг и господ, поэтому, когда ко мне пригласили учительницу из женской гимназии «Ева», я притащила с собой всех своих служанок и вместе с ними начала учить дари. Мой поступок вызвал сначала недоумение, а потом стал поводом для шуток в семье Надери. Сами служанки тоже не ожидали такого поворота и не знали, что с этим делать. Но понемногу привыкли. Мы учились читать и писать, я повторяла за ними слова, мы списывали друг у друга, а когда я неправильно говорила слова и предложения, то они прыскали со смеху и убегали. В результате я так выучила хазарейский диалект, что незнакомые люди не могли определить, что я не афганка, а служанки научились грамоте.

Семья мужа хорошо ко мне относилась, и я быстро адаптировалась. Дочка уже вовсю бегала по двору за кроликами, ей даже привезли маленького олененка, которого кормили молоком из ее старой бутылки с соской, что вызывало ее громкий протест.

Иногда прямо в саду устраивались собачьи и петушиные бои. Кроме петухов в клетках из ивовых прутьев приносили бойцовых куропаток, которых кормили отборным миндалем. Рассказывали, что ставки на собачьих боях в Мазари-Шерифе достигали новейших моделей джипов, привезенных из Дубая.

Другим местным развлечением были бои воздушных змеев. К этому событию противники тщательно готовились. Они тайком друг от друга покупали особо маневренные модели с каркасом из тонких реек, обклеенные разноцветной папирусной бумагой, которую специально завозили из Пакистана. Затем выбирали дорогую прочную нить, содержащую как можно больше частичек стекла, чтобы наверняка перерезать нить противника. Затем все ожидали подходящей ветряной погоды, выходили на открытую местность, где разражались настоящие воздушные баталии. Перед тем как сойтись в битве яркие остроносые змеи с развивающимися мохнатыми хвостами расходились в разные стороны на большое расстояние, чтобы издалека набрать скорость и ринуться на противника со всей возможной мощью. Затем они начинали сближаться, грозно пикируя острыми концами в друг друга, и все мальчишки, наблюдавшие за сближением, замирали в ожидании. И вот удар! Крест накрест сплетаются нити, стекло со скрежетом режет нить противника, и один из змеев срывается в воздух. Мальчишки начинают вопить от восторга, а грозный победитель уже уходит на разгон, чтобы вновь сойтись в битве с уже другим врагом.

Я смотрела, на развлечения этого народа и думала, что даже в отдыхе и играх у них происходят постоянные битвы, словно в их крови присутствовала только борьба и ни капли покоя. Они сами соглашались с этим, рассказывая легенду о том, что однажды пастухи сидели в пастушьем шатре и спокойно вели беседу. Вдруг пришел афганец, в руке которого был мешочек с афганской землей. «А теперь посмотрите, что сейчас произойдет, — сказал он бывшим с ним людям, и высыпал афганскую землю под полог пастушьей палатки. Как только он это сделал, пастухи вскочили со своих мест, начали друг на друга кричать и бить посохами по спине. «У нас даже сама земля воюет», — сказал он и пошел дальше.

Мы часто ездили в родовое имение Надери, селение под названием Каяны. Там был выстроен большой и очень красивый комплекс. Самым эффектным зданием был дом в форме орла, на вершине невысокой горы. Глаза орла были окнами дома, внутри шеи была красная лестница с гирляндами огоньков по бокам и статуэтками орлов-символов исмаилитов, а в теле орла было основное помещение с боковыми диванчиками.

От орла вниз шли ступеньки к круглому дому, окруженному фонтанами. Внутри дома была кровать со спинкой в форме головы орла, а стены были уставлены полками со статуэтками орлов. Над кроватью висел портрет Хасана Саббах – основателя государства исмаилитов-низаритов.

Еще ниже находился ряд красивых белых особняков и дом музыки, где были собраны редкие музыкальные инструменты, под которые исмаилиты пели свои молитвы «мунаджаты», сопровождая их восклицаниями «Йа Али, маула Али, Йа Али мадад», то есть «О Али, наш Господин Али, помоги нам!» Интересно, что исмаилиты действительно очень отличаются и от суннитов, и от традиционных иранских шиитов двунадесятников. У иранских шиитов почитается 12 имамов, последний из которых это имам Махди – скрытый имам, прихода которого они ожидают.

У исмаилитов-низаритов признается не только 12 имамов, но и все последующие, вплоть до 49-го имама, которым является наследный принц Карим Ага Хан IV, проживающий в Англии и Франции и ведущий впечатляющую по размаху благотворительную деятельность. Интересно, что титул 49-го имама он получил не от отца, а от деда, избравшего именно этого внука в качестве преемника. Исмаилиты верят, что с передачей имамата последующему имаму передается некая сакральная сила, наследуемая от самого имама Али.

Имама Али, исмаилиты считают практически земным воплощением Всевышнего, и часто рассказывают свою любимую легенду о том, что однажды пророк Мохаммед в видении разговаривал со Всевышним, который явился к нему в образе льва. Во рту у льва был перстень с ярко красным рубином. Когда видение прекратилось, к пророку пришел его зять имам Али, на пальце у которого он увидел тот самый перстень с рубином. Соответственно, если имам Али и есть земное воплощение самого Всевышнего, то передаваемая от него последующим имамам сакральная сила имеет божественную природу, а это означает, что ныне присутствующий в мире принц Карим Ага Хан IV и есть воплощение первого имама Али с его божественной сущностью. Эта цепочка всегда вызывала у меня ассоциации с индуистскими перевоплощениями. И, возможно, я была не особо далека от истины, о чем косвенно свидетельствует особая популярность исмаилизма в Индии и Пакистане.

Исмаилиты считают себя самым прогрессивным течением ислама, свободным от устаревших предрассудков и средневековых догм. «Мы мусульмане в джинсах», — шутили некоторые из них и мне импонировала эта легкость их мировосприятия.

Вокруг особняков гуляли белые и цветные павлины, летали прирученные соколы, в клетках сидели орлы, и даже бегали мраморные доги.

Правда по соседству со всей этой роскошью располагались жалкие глиняные лачуги местных жителей Каян, которые обслуживали все это богатство. Но они смотрели на своих господ с таким обожанием, что казалось им даже в голову не приходило мыслей о неравенстве.

Вообще жизнь хазарейцев была полна невероятных суеверий, мифов и сказок. Ввиду моего юного возраста, хазарейские женщины инстинктивно воспринимали меня как иноплеменного детеныша и воспитывали, как могли, рассказывая местные предания и легенды. Когда мы ночевали в старых домах в Каянах, они мне показывали следы, оставленные духами на потолках и стенах, уверяя, что духов тут бродит немерено. От них я впервые услышала персидские сказки про царевича Бахрама, путешествовавшего на крылатом коне, истории из Книги царей «Шахнаме» про богатыря Рустама и страшных дивов с одним глазом во лбу и двумя рогами на голове, но больше всего мне нравилась сказка про царевну змею, которую я даже записала.

Женщины из семьи мужа обучали меня сложному восточному этикету. Например, смотреть глаза в глаза, а также подавать руку мужчине при приветствии считалось неприличным. При входе в помещение старшего по возрасту человека полагалось привстать с места в знак уважения и приложить руку к груди. Проходить посреди разговаривающих мужчин было также запрещено, следовало обходить их сбоку и как можно дальше от них. Мне запрещалось без стука заходить в любую комнату, громко разговаривать и смеяться, но рекомендовалось вообще поменьше болтать и побольше слушать. С прислугой следовало держаться строго, соблюдая дистанцию, но не забывать выказывать поощрение при хорошей работе. Наказывали слуг довольно редко и только за серьезные проступки, к тому же в каждой богатой семье воспитывали сирот, которым впоследствии доставались должности управляющих.

Самой большой проблемой для меня была необходимость целовать руку старшим членам семьи и то, что мне самой периодически кто-то из «мюридов» членов религиозной общины исмаилитов пытались целовать руку, как жене и невестке их духовных руководителей. Мне не нравилось ни первое, ни второе, но я понимала, что делать это все равно придется и надо придумать для себя некое логическое обоснование, и мне это кое-как удалось. Я подумала, что руку целовать нужно было пожилым людям из семьи мужа, возрастной категории близкой к 70 годам и выше, и это делали все окружающие, так что в принципе это было приемлемо, к тому же никто не обращал на это внимания – все выглядело естественно и обыденно. Что касалось обратной ситуации, когда кто-то направлялся ко мне с намерением целовать руку, как госпоже, то это обычно также происходило в окружении других женщин семьи и шло как бы по цепочке, механически и без какой-либо эмоциональной нагрузки. Через год я смирилась и с этими особенностями этикета и выполняла их, не замечая.

Из одежды интересными составляющими женского гардероба были штаны и паранджа. Штаны «тумбан» были из белой хлопковой ткани с манжетами на голени. Манжеты были с вышивкой, иногда даже с серебряным шитьем. Поначалу мне было смешно одевать под платье такие широкие штаны, но постепенно я оценила все удобство этого атрибута. Во-первых, когда сидишь на матрасах и коврах, по-турецки скрестив ноги, то сидящим напротив видны только эти шаровары и можно сидеть свободно. Во-вторых, на улицах всегда пылевые ветра, а штаны надежно защищают от проникновения грязи. В третьих, летом в них не жарко, а зимой не холодно, так как ткань натуральная.

Насчет афганской голубой паранджи с сеточкой дело обстояло сложнее. В ней было душно и неудобно, узкая шапочка на голове портила прическу, а сквозь плотную сеточку было почти ничего не видно. Первый раз я одела паранджу в Мазари-Шарифе, когда мы собрались посетить торговый центр. Выйдя из машины, я в туфлях на шпильке начала подниматься по высоким бетонным ступеням. Пройдя шагов пять, я наступила шпилькой на подол паранджи, повалилась вперед и чуть ли на четвереньках поползла по ступеням. Но это было лишь начало. Войдя в магазин индийских сари, сопровождавший родственник поманил меня пальцем и тихо сказал:

- Госпожа, зайдите в примерочную комнату, вы паранджу наизнанку одели…

Я бегом побежала в узкую кладовую и стала выворачивать ее налицо, после чего с трудом напялила на голову, так как шапочка была не по моей голове, а как минимум на два размера меньше. Но и это было не все, так как, когда я добралась до стеклянных прилавков с эффектной подсветкой, в которых на красных бархатных подушечках лежали необыкновенно красивые индийские украшения, блистающие ярко-желтым золотом, я вдруг осознала, что ничего не вижу сквозь эту дурацкую сетку. «Ничего себе, мне дали столько денег, и я просто не могу разглядеть, что можно купить!» — пронеслось в голове. Такой нестандартной ситуации у меня еще не было, и я решила не сдаваться.

Я выбрала продавщицу афганку с веселым выражением лица и протиснулась к ней боком. Затем начала тыкать пальцем в витрину и произносить единственное слово на дари, которое знала на тот момент это «ин», то есть «это». Она сразу сообразила и подавала мне украшения по очереди. Я брала украшения, затаскивала их под паранджу и внутри под покрывалом их рассматривала. Я купила белое шитое золотом панджаби и красивые украшения в тон костюма. Но мой поход в торговый центр настолько развеселил продавцов и охрану, что родственники меня больше туда не пускали, а привозили все на дом.

Пожалуй, это был первый и последний беззаботный год, выпавший на мою долю в этой семье, так как затем начались тяжелые и страшные испытания.

(Продолжение следует …)

Юлия Митенкова