Некоммерческое партнёрствоУрал-Евразия

История москвички, вышедшей замуж в начале 90-х за сына афганского политика и прожившей в Афганистане и Иране 10 лет.

"Афганистан.РУ" дает возможность взглянуть на внутреннюю жизнь афганского общества 1994-2004 гг. глазами простой русской девчонки, волею судьбы ставшей свидетельницей исторических событий, последовавших за выводом Советских войск из Афганистана.

С чего все началось

Думала ли я, когда в 90-е годы оканчивала среднюю школу и поступала в Московский институт иностранных языков на англо-итальянское отделение, что через несколько лет буду бежать с афганцами от талибов по горам Гиндукуша? Или когда выплясывала на дискотеках под «Технологию» и «Комбинацию» и прыгала c одноклассниками под: «Эх, два кусочека колбаски у меня лежали на столе…», что буду вот так сидеть в парандже в вертолете в каком-то Термезе? В действительности, на тот момент я сходу не смогла бы показать эту страну на карте мира. Конечно, я слышала про выполнение некоего интернационального долга в Афганистане нашими солдатами и знала, что муж моей учительницы по скрипке пришел с этой войны немного не в себе – это, пожалуй, было все.

1993 год, Москва. Я студентка  ИнЯза, корпус института расположен на Метро 1905 года. Я проживаю рядом с институтом, в  старом сталинском доме на Шмитовском проезде в доме № 6, в комнате большой квартиры наших хороших знакомых, уехавших из Москвы. В квартире высокие потолки и большие окна, в коридоре стоит старое черное пианино, на которое поставили громоздкий серый телефон. Я живу в одной комнате, все остальные заперты.

Пресненский район в 90-е годы место, мягко говоря, не самое спокойное в Москве. Особая криминальная активность наблюдается у Пресненских бань, за которыми живет моя грузинская подруга. Мы часто видим черные джипы с амбалами в золотых цепях на шее и запястьях и с огромными спутниковыми телефонами в руках. Однажды нам обеим даже пришлось удирать сквозь кусты при непонятной уличной перестрелке.

В магазине за домом всегда полупустые полки, где однажды мне смогли предложить только соль, чай и пряники. Не сказать, чтобы приходилось голодать, но и наесться досыта при таком обеспечении тоже не всегда удавалось. Выручали родительские запасы, но каждый день бегать домой не получалось, так как учеба занимала практически весь день.

- Кончик языка ставим на альвеолы! — целыми днями кричала на нас полная еврейка преподаватель английского. Затем она тыкала пальцем в схему бокового сечения ротовой полости и заглядывала в рот каждому. — А теперь заводим за альвеолы!

До сих пор в ушах стоят ее крики, но, надо отдать должное, чисто британское произношение она нам поставила на всю жизнь. С итальянским все обстояло гораздо печальней, и я подумывала, что итальянский явно не мое призвание. Зато философия всегда шла на отлично, так как мама учитель истории и книг по теме дома имелось предостаточно.

После пар мы с подружкой грузинкой бежали на улицу. Дома сидеть было неохота, и мы ездили на наше любимое место — Пушкинскую площадь, где всегда было много иностранцев.

Наша Изольда Иосифовна, та самая преподавательница по английскому, запрещала разговаривать между собой по-русски, что вызывало у нас бурную реакцию.

- Давай мы с тобой притворимся англичанками! — предлагала моя закадычная подружка.

- Давай! — соглашалась я, и мы начинали демонстративно громко говорить по-английски, сопровождая болтовню непрестанным хохотом.

После часа такого «высокоинтеллектуального» времяпровождения очень довольные собой мы расходились по домам, предвкушая, как будем рассказывать про это сокурсникам, и как это будет уморительно.

Дома раздался телефонный звонок, я подняла тяжелую серую трубку и услышала мужской голос с мягким восточным акцентом.

- Алло! Здравствуйте, это Юля?-

 Здравствуйте, да, а вы кто?

- Это Саид, ты учишься в институте, я тебя видел, и взял твой телефон у нашего общего друга. Ты похожа на наших…

«Ты похожа на наших». Как же меня достала эта фраза! Мне приходится слышать эту фразу от грузин, армян, азербайджанцев, евреев – и все это при том, что я не имею никакого отношения ни к одной из этих национальностей. Может я неправа, но мне кажется, что время, когда все русские были высокими голубоглазыми блондинами, осталось где-то во временах «Слова о полку Игореве». Я среднего роста, с карими глазами и черными вьющимися, как спиральки, волосами, и я русская. И все-таки именно с этой фразы началось наше знакомство.

Советники

- Мда, ну и кавалера ты себе выискала… — Мама в растерянности смотрит в справочник «Кто есть кто в мировой политике». — Сейед Мансур Надери — лидер афганских исмаилитов, занимал руководящие посты в правительстве Афганистана. И что с этим делать?!

Богатый Саид сорил долларами направо и налево, теперь у меня вместо полупустого холодильника на полу стояли ящики с мандаринами, а холодильник был забит пиццей с Кутузовского и бургерами с Тверской. Его чемоданы были полны цветастых шелковых рубашек из Германии, а на ногах он носил казаки из крокодиловой кожи, которых у него также было множество. Он снимал просторную квартиру на Сухаревской, и с ним всегда было несколько афганцев-хазарейцев, выполнявших всю домашнюю работу. Иногда мы ездили к его другу — сыну Бабрака Кармаля, который также жил в Москве в огромной квартире с очень высокими потолками, сверху донизу занятую книжными шкафами.

- Ты не слышала об Эдуарде Лимонове? — обескуражил он меня неожиданным вопросом. – Вот, читаю его книгу.

Однажды летом 1994 года к Саиду пришел в гости его родственник, долгие годы проживавший в Лондоне. Я не понимала дари, и они разговаривали при мне, но было видно, что разговор секретный, так как говорили тихим голосом, чтобы не было слышно афганцам в другой комнате. До меня часто доносилось слово «талиб», и я как лингвист поняла, что разговор о них.

После ухода этого человека  я спросила Саида:

- А что такое «талиб»?»

Он как-то неуклюже дернулся от неожиданности:

- Талиб — это студент, и вообще больше не повторяй за нами то, что слышишь. Мой брат сказал, что  англичане организовали новую группировку под названием «Талибан», чтобы свергнуть доктора Наджибуллу. Они тренируют их в Пакистане, а затем к власти вернется Захир шах, бывший афганский король. 

Я не поняла ни одного слова, особенно то, почему это плохо, что англичане тренируют студентов в Пакистане.

Любимое место времяпровождения Саида был валютный ресторан «Дели» на улице 1905 года. Ресторан был действительно шикарный, у входа стоял швейцар, которому гости давали валюту на чаевые. В ресторане было несколько тематических залов, один в стиле диско с танцевальным кругом, второй – в стиле модерн, но мы всегда сидели в третьем зале – традиционном,  с резными деревянными ширмами, разделявшими зал на уютные кабинки. Он встречался там с советскими «мушавирами» советниками, один из которых, Генрих Анатольевич Поляков, особенно меня поразил. Он знал об Афганистане и афганцах буквально все – историю, экономику, роды, кланы, имена полевых командиров и их взаимоотношения.

Тогда я не понимала, что сижу за одним столом с начальником афганского сектора международного отдела ЦК КПСС, с человеком, прошедшим все этапы до ввода и во время присутствия советского контингента в Афганистане, блистательным аналитиком и востоковедом, который не сможет пережить развал страны и предательство высшего руководства, и закончит жизнь трагически, скончавшись брошенный всеми в хосписе от тяжелой болезни в 2012 году в Москве.

Советник говорил очень ярко, образно и как-то властно, так что даже вальяжный и привыкший понукать всеми Саид сидел перед ним, съёжившись, и слушал его безмолвно, лишь отвечая на поставленные вопросы. Затем под воздействием напитков все расслабились, кроме меня, так как я продолжала смотреть на него с открытым ртом.  Через некоторое время я решилась и осторожно спросила:

- Простите, а вы кто?

- Я востоковед, — ответил он, — моя работа страны Востока, в том числе Афганистан.

- А разве есть такая работа? — удивленно спросила я.

-Да, есть, — улыбнулся он.

После ресторана мне надо было заехать к родителям на Марьину Рощу. Поляков был с нами в машине и неожиданно сказал, что он тоже хочет зайти со мной домой. Я удивилась, но, естественно, согласилась.

Мы поднялись на третий этаж в квартиру к моим родителям. Советник резко открыл дверь и быстрыми шагами прошел прямо на кухню.

- Где родители?! — громко спросил он.

Пришла мама, он сел на табурет напротив нее. Я удивилась тому, как он вдруг изменился.  Только 10 минут назад он еле выполз из ресторана и со смешками и прибаутками упал в машину. Сейчас же на кухне сидел абсолютно трезвый и пугающе серьезный человек.

- Что вы делаете?! – произнес он, окинув нас мрачным тяжелым взглядом. — Вы вообще осознаете, во что ввязывается ваша дочь? Забирайте ее немедленно!

Сказав  это, он так же стремительно встал и вышел.

Никто тогда не слушал рекомендаций востоковедов. Их не слушало ни советское руководство перед вводом войск в Афганистан, ни даже сейчас, когда один из них предупреждал случайно влипшую в опасную историю глупую девчонку. Первые не слушали от патологически развитого самомнения, ну, а такие как я — от парадоксально глупой наивности.

Ташкент город хлебный

Уже через полтора года с восьмимесячным ребенком на руках, в черной кроличьей шубе и с пачкой памперсов через плечо я поднималась по трапу боинга рейса Аэрофлота Москва – Ташкент. Приветливая стюардесса быстро прикрепила люльку к стене и положила в нее спящего ребенка.

Сидя в самолете, я задумчиво перебирала в памяти детали неприятного собеседования за две недели до вылета, когда меня неожиданно пригласили в некое учреждение, где полная женщина в роговых очках и в коричневом костюме спрашивала меня монотонным голосом:

- Цель поездки в Афганистан?

- Муж - афганец, едем к нему домой,  — невнятно мямлила я.

- А ваши родители в курсе, куда вы собрались ехать? – продолжала она, оглядывая меня поверх очков, с лицом, демонстрирующим осуждение и сомнения в моей адекватности.

- Да, отец выезжает за мной через неделю, – вяло пыталась парировать я.

- Ваш выезд за пределы страны нецелесообразен, – отрезала она и шлепнула штамп в лежащий перед ней журнал. На этом разговор окончился.

Через четыре с половиной часа самолет приземлился в аэропорту Ташкента. Выйдя из аэропорта, я обомлела при виде покрывшихся распустившимися  зелеными листочками деревьев и яркого горячего солнца. Дочка даже не проснулась и спала, завернутая в светлое одеяло с соской во рту. Подъехали два больших джипа, вышел Саид и приказал сопровождавшим его хазарейцам погрузить мои вещи в другую машину. Мы поехали в дом их знакомого узбека.

После советских квартир-маломерок дом узбека показался мне сказочным дворцом с большим садом и банным комплексом во дворе. Стены и потолки были увешаны зеркалами, пол отделан ярким кафелем. Ковры причудливых узоров были разостланы по всем этажам дома. Во дворе распустились листочки неизвестных мне диковинных фруктовых деревьев.

Меня заселили в небольшую комнатку, где я провела несколько дней, пока афганское консульство в Ташкенте оформляло мою въездную визу. Глядя на расставленные повсюду фруктовые вазы, я думала о том, что, пожалуй, в таком доме я бы с удовольствием и осталась, и особо незачем ехать в Афганистан. Но вскоре принесли мой паспорт с вклеенной белой наклейкой, исписанной арабской вязью, это и была виза Афганистана.

Выезд в Термез был назначен на следующий день.

Ташкент – Термез — Хайратон

Как быстро бы ни неслись джипы, но 11 часов однообразной пыльной дороги в Термез выматывают не на шутку. Впоследствии мне придется часто ездить по этой дороге, и этот монотонный степной пейзаж за стеклом машины порядком поднадоест, но первый раз все было в диковинку.

В день выезда подул прохладный мартовский ветер. Из верхней одежды, в которой я приехала из Москвы, у меня была только черная кроличья шуба. Я, недолго думая, одела эту шубу, чем привела в шок узбечек на полустанках, когда выходила из машины размять затекшие от долгого сидения ноги.

Наконец, добрались до Термеза, где у семьи мужа был собственный дом, используемый ими как перевалочный пункт по дороге в Афганистан. После краткой остановки мы подъехали к пограничному мосту через Амударью, так называемому «Мосту Дружбы», построенному в 1981 году советскими инженерами. На мосту нас встретили афганские пограничники. Увидев мой паспорт, они помахали рукой куда-то влево, отправляя нас в советское консульство, расположенное недалеко от моста.

Нас встретил консул, уже до этого знакомый с Саидом. Он подошел ко мне и заглянул в одеяло с ребенком:

- Девочка? – весело спросил он меня.

- Да… — Смущенно ответила я.

- Смотри-ка, ксерокопия Саида! – смеется консул.

Саид довольно улыбается. Мы проходим в комнату, обшитую деревянными рейками, где в мой паспорт ставят печать «Поставлена на учет в Генкосульство СССР в Хайратоне».

Снова рассаживаемся по машинам, чтобы отправиться в Мазари-Шариф. И только отъезжаем по асфальтовой дороге, как вокруг машины начинают перелетать с места на место зеленые шевелящиеся облака. Затем в лобовое окно машины на скорости врезаются огромные кузнечики и, разбиваясь о стекло, оставляют противные зеленые кляксы. Через пять минут все стекла покрываются тошнотворными зелеными подтеками.

- Что это?! — вскрикиваю я с отвращением.

- Саранча, поля же не обрабатывают, вот и развелась везде, — объяснил Саид.

Через час – полтора быстрой езды мы прибываем во второй по величине город Афганистана под названием Мазари-Шариф, являющийся столицей северной провинции Балх.

Мазари-Шариф

Как мне сказали, городом управлял афганский узбек генерал, которого звали Абдул-Рашид Дустум.

Повсюду стояли патрули из узбеков. Мы направлялись в район города под названием «Кудебарг», где находилось предприятие по производству удобрений. Иметь дом в этом районе считалось престижным, поэтому семья Надери приобрела себе двухэтажный дом именно здесь.

Дом был добротным и хорошо сделанным. На втором этаже находился просторный устланный коврами зал, по периметру которого были расставлены необыкновенно длинные, сделанные на заказ диваны, но ими мало кто пользовался – все сидели на коврах, облокачиваясь на бархатные подушки. Мое внимание привлек огромных размеров телевизор с очень тонким видеоплеером, таких в Союзе я не видела.

Я сбежала по лестницам вниз, посмотреть, что там. Внизу была кухня с большими газовыми плитами. Один из охранников, повязав фартук поверх военной формы и засучив рукава, лихо помешивал «кафгиром» баранину, обжаривая ее в луке, рядом стоял тазик с замоченным длиннозерным желтоватым пакистанским рисом. Но я смотрела не на рис, а в угол кухни, где за двумя вениками обыденно стояли автоматы Калашникова.

С улицы донеслись голоса, и я увидела, что в пластиковых кастрюлях «бартанах» принесли какую-то еду. Думая, что это шашлык, я побежала обратно наверх, и сразу отпрыгнула назад, увидев их содержимое.

- Это же «кале паче», — со смехом сказали мне, — баранья голова и ноги. Очень полезно для суставов.

Но я категорически отказалась это пробовать. Сев поодаль, я искоса наблюдала, как они ели язык, глаза и выбивали мозг на ложки. «И я это должна буду тут есть?!» — с отвращением думала я. Но мне продолжали объяснять, как ни в чем не бывало:

- Вот видишь язык. Женщинам мы его обычно не даем есть, так как у них и без этого языки длинные. Глаза надо есть одному человеку, так как если по одному глазу съедят два разных человека, то обязательно поссорятся.

После такого отвратительного блюда мне все-таки повезло, так как в одной из кастрюлек принесли мороженое ручного производства. Сбитые вручную сливки с ванилью и фисташковой крошкой оказались такие вкусные, что я скоро забыла пережитый стресс, а затем мне дали целое блюдо джелалабадских желтых манго и веточек крошечных спелых бананов, от которых мое настроение окончательно пришло в норму. «Ничего, — думала я, наворачивая спелые сладчайшие манго, — в принципе, жить можно».

Только я после таких деликатесов прилегла отдохнуть, как снова надо куда-то ехать.

- Расул Пахлаван послал за нами машину, — услышала я.

Расул Пахлаван

Выйдя из дома на улицу, я снова удивилась. На этот раз я впервые в жизни увидела Мерседес. Вообще, в Афганистане было странное ощущение, вроде страна бедная, но ни такой бытовой техники, ни таких машин в Москве мне не приходилось видеть.

Черный сияющий на ярком солнце Мерседес был не просто хорош, он был шикарен и принадлежал он другому узбекскому генералу, которого звали Расул Пахлаван. И если бы в тот солнечный мартовский день 1996 года нам кто-нибудь сказал, что хозяину этой машины осталось жить 4 месяца, мы бы подумали, что это безумие.

А это действительно произойдет в июне 1996 года, когда Расула Пахлавана по непонятным причинам застрелит его же собственный телохранитель. Это известие застанет врасплох и испугает семью мужа. Лихорадочно собирая информацию, они поедут домой к Малику для выражения соболезнований, по случайному совпадению меня тоже туда возьмут.

Когда мы пришли в дом Малика, нас отвели на женскую половину. Это была просторная комната с белеными стенами и матрасами на полу. Я привыкла к более современным и всегда по моде одетым родственницам мужа, поэтому, увидев жен и родственниц Малика, приняла их за служанок. Они были одеты как женщины из горных кишлаков, не могли вести светскую беседу и держать себя. От общения с ними складывалось ощущение, что они забиты и запуганы своим мужем.

На тот момент я не понимала язык, хотя они особо и не разговаривали. Вдруг неожиданно распахнулась дверь, и в женскую половину зашел сам Малик. Он несколько раз проходил мимо нас в соседний зал, что-то указывал. Он был такого же высокого роста, как его убитый брат, но гораздо полнее. На нем был светлый «пирантумбан» и жилет.

Я обратила внимание, что Малик как-то ненормально перевозбужден, весь дерганый и вообще какой-то неадекватный. Он быстро ходил, громко что-то приказывал, а и так необщительные жены при его появлении вообще впали в ступор.

Нас позвали на выход, и мы сели в машины. Впервые я видела по-настоящему злыми уже своих родственников. Они были просто в бешенстве, а последняя выходка Малика, когда он зашел в женский зал, где сидели женщины семьи Надери, довела их до белого каления. Самое интересное, что они окажутся абсолютно правыми, этот поход Малика в женский зал будет иметь опасные последствия.

Но все это будет в будущем, а на тот момент я с довольным видом сидела в его огромном, сделанном на заказ Мерседесе, и мне было абсолютно все равно, кто такой этот Расул Пахлаван. Я думала лишь о том, что никто и ни за что на свете не поверит, что я каталась на такой шикарной машине.

Через 4 месяца, когда вся семья Надери полушепотом обсуждала загадочную гибель этого узбекского генерала, я впервые увидела фотографию Расула Пахлавана в черной рамке. Породистое и беспощадное лицо, прямой нос, зеленые глаза, по сравнению с невзрачным Дустумом он выглядел гораздо эффектней. Тут же я услышала жуткие истории о его страшном нраве, когда однажды он летел на вертолете вместе с одной из жен, а его новорожденный сын беспрестанно плакал. Расул Пахлаван несколько раз приказал жене «заткнуть своего щенка», но ребенок не умолкал. И тогда он схватил младенца за ногу, открыл люк вертолета и выкинул его за борт.

И другую подобную историю о побеге одной из его жен с молодым афганским певцом в Ташкент. Беглецам удалось выбраться из Афганистана и добраться до Ташкента, но, как я поняла, узбекские власти проявили жестокость и, прекрасно понимая, на что обрекают несчастную молодую пару, выдали их обоих в звериные лапы своего ставленника. Расул Пахлаван повесил их на цепи и резал на куски на глазах друг у друга. Поистине, то был не человек, а дьявол, как и его милый братик Малик.

Юлия Митенкова

Фото: Мазари-Шариф