Некоммерческое партнёрствоУрал-Евразия

Первая часть транскрипта выступления Шарипжана Маруповича Надырова, доктора географических наук, профессора кафедры географии, землеустройства и кадастра КазНУ им. аль-Фараби, Алматы (Казахстан) на тему "Перспективы единого образовательного пространства ЕАЭС", которое состоялось на пятом заседании ЭК "Урал-Евразия" 28 января 2015 года в Екатеринбурге. 

[Прослушать полную аудиозапись выступления вы можете на официальной странице клуба в сети "ВКонтакте"]

Уважаемые коллеги, уважаемые студенты! Прежде всего позвольте поблагодарить вас за приглашение на такой представительный, а в будущем, я думаю, значимый форум, на заседание экспертного клуба «Урал-Евразия» и выразить надежду от имени ученых Казахстана, прежде всего нашего Казахского Национального университета им. аль-Фараби, в том, что образовательное пространство формирующегося Евразийского экономического союза займет свое достойное место в мировом образовательном пространстве в силу своей значимости, в силу огромного накопленного потенциала. На это мы обречены и другой альтернативы у нас  нет.

Поскольку Казахстан одним из первых постсоветских государств стал участником Болонского процесса, я бы хотел поделиться с вами тем опытом, который мы накопили в развитии западных технологий обучения в нашем государстве, и вынести на ваш суд результаты проведенных образовательных реформ и с вашей же помощью попытаться ответить на вопрос, каким образом мы можем использовать этот потенциал для дальнейшего развития Евразийского экономического пространства.

С 1998 года у нас появился бакалавриат, с 2002 года – магистратура, с 2008 года – докторантура PhD. Наши преподаватели, студенты успешно освоили программы западных технологий, западные стандарты, перешли на систему электронного контроля и оценки знаний учащихся. Мы уже формируем научно-исследовательские университеты, каждый год повышается степень мобильности не только студентов, но и преподавателей. Уже приступили к реализации программы дуального образования, конкретные успехи у нас имеются для двухдипломного образования, в частности со многими вузами Российской Федерации и т.д.

Если посмотреть на это в ракурсе роста, то рост, конечно, налицо, о чем, я думаю, хотел сказать и Максим Борисович. А вот развитие, если взять [его] как категорию эволюционного характера, то здесь возникает много дискуссионных и спорных вопросов. И, исходя из этого, мне бы хотелось сегодня остановиться на нескольких вопросах.

Первое, каким образом западные технологии обучения повлияли на качество образования в Казахстане, поскольку мы первые этот процесс начали? Насколько был обоснован переход на Болонскую систему образования? Какие позитивные и негативные результаты мы имеем? На каких принципах должна строиться интеграция образования и науки? Что является предметом исследования образовательного пространства Евразийского экономического союза? И на каких принципах должно строиться образовательное пространство нашего союза? Для краткости буду говорить «союз», но это не ассоциируется с Советским Союзом, это Евразийский союз. И, наконец, какие взаимоотношения и взаимосвязи должны формироваться между базисом и надстройкой, между социально-политическими и экономическими системами страны или группы стран, с одной стороны, и системой образования и науки [с другой]?

Влияние западных технологий на качество образования в Казахстане

Отвечая на первый вопрос касательно влияния западных технологий на качество образования, хотелось бы начать с того, что преимущества и недостатки есть в любой системе образования, и, фетишизируя одну из систем, умалять значение другой, было бы несколько некорректно. Здесь я хочу в двух словах сказать о советской системе, от которой мы все произошли, как говорится.

Если взять советскую, а точнее российскую систему образования и науки, от которой отказались все постсоветские страны, включая и Россию, если я не ошибаюсь, то эта система, став основой образовательной модели Китая и Южной Кореи, привела к невиданному прорыву науки и образования этих стран. Это вопрос, тоже требующий, возможно, отдельного исследования. Дело в том, что содержание реформ в образовании, как правило, соответствует уровню социально-экономического развития, иначе быть не может. Образование и наука должны стать составной частью социально-экономической системы. Если мы этого не достигнем, то тогда никакие лозунги о совершенствовании  учебно-методических программ и прочее, о чем мы много говорим, не дадут соответствующего эффекта.

Если взять советскую систему, она была действительно конкурентоспособной. И долгое время, вплоть до распада, она доказывала это, особенно в области фундаментальных наук. И до сих пор мы это чувствуем. И когда наши страны начали переходить на западные технологии – это были годы 1990-е годы, [т.е.] они переходили в то время, когда их экономика была очень ослаблена. При этом не учли тот фактор, что западная, кредитная технология – очень затратная. Многим странам было не под силу фактически переходить, и, может быть, я ошибусь, если скажу, что во многих странах мы просто имитировали этот процесс, а не развивали те глубокие основы, через которые должны были пройти.

Вам всем известно, что западные постиндустриальные страны, основные носители Болонской конвенции, на науку и образование тратят от пяти до десяти процентов ВВП (как Япония и Великобритания). У нас в Казахстане в 2013 году мы достигли одного процента, точнее 0,8%, и этим очень гордимся, поскольку с изначальным периодом, скажем, после распада, увеличение произошло в десятки раз. Но при этом забываем, что два процента ВВП достаточны [лишь] для того, чтобы просто поддерживать развитие науки, не давать ей возможности падать и в то же время она при этом не развивается.

Это, видимо, и является одной из причин тех недостатков, из-за которых мы не достигли тех стратегических целей, которые раньше перед собой ставили. Безусловно, еще не учитывается тот фактор, что переход к западным технологиям совпал с переходом к новой социально-экономической формации и к новым технологическим укладам. То есть мы не почувствовали, может быть, и не предвидели цивилизационного разрыва между странами Европейского союза и, скажем, Казахстаном. И, главным образом, технологического разрыва. Мы, Казахстан, находимся на третьем технологическом уровне развития, Россия находится гораздо выше, а цивилизованный мир – [это] седьмой технологический уклад. Между ними целые эпохи. И чудес на свете не бывает, так быстро переход, особенно научно-образовательной системы, не может быть осуществлен той системой, той моделью, которая сформировалась там, когда наша экономика по своей структуре и содержанию не соответствует западным стандартам.

Поэтому возникли противоречия, с одной стороны, между экономическими возможностями стран и возможностями науки и образования [с другой]. Какое-то время научно-технический потенциал позволял решать научные задачи во многих отраслях науки, была единая страна, единая экономика, единое пространство, - это удавалось. Но после распада все это повлияло на снижение качества образования. Хотим мы этого или не хотим, но качество  упало, несмотря на то что с точки зрения презентации мы стали высококвалифицированными специалистами презентовать страну, презентовать университет или еще что-нибудь. Поэтому я, может быть, ошибаюсь, и это будет очень хорошо, если я ошибаюсь, если скажу, что качество образования – я имею ввиду качественные параметры, не количественные - по сравнению с советским временем пошло вниз.

Насколько был обоснован переход на Болонскую систему?

Мы все знаем, люди моего поколения, что Казахстан первоначально пошел на этот шаг с желанием скорее интегрироваться в мировое пространство. По-моему, у нас серьезно верили, что, вступив в Болонский процесс, мы достигнем того, что дипломы наших выпускников будут приравнены к западноевропейским и американским стандартам и наши выпускники будут востребованы на мировом рынке труда в плане интеллектуального профиля и т.д. Конечно, зарубежный опыт надо использовать, но для этого, видимо, нужно адаптировать ее к своим условиям, как это проделали китайцы. Я в этой стране год стажировался и был просто поражен системой обучения, системой развития.

И, переходя на западные технологии, мы, сказав «А», не сказали «Б». Под «А» я понимаю методы перехода, составление различных методических документаций, учебно-методические комплексы, типовые учебные программы, учебные планы, - весь этот комплекс учебно-методических [материалов]. Действительно, мы их адаптировали, полностью привели в соответствие с западными требованиями. Но насколько оно срабатывает в условиях Казахстана, России и других стран СНГ? На этот вопрос еще, видимо, придется ответить. Дело в том, что раньше этой работой занимались крупные научные центры педагогического профиля, Института содержания и образования, где профессионалы на высоком уровне готовили [все необходимые материалы], - все это ключевой момент в обучении.

Но дело в том, что, как говорил Максим Борисович, вся эта система требует значительного финансирования. Мы не подумали о том, а есть ли лабораторная база, база производственной практики, наконец, работодатели? Ведь в западной системе работодатель – крупнейшие компании, транснациональные, национальные и даже реальный сектор экономики – они являются составной частью единого процесса науки и образования. То есть именно оттуда финансируется прикладная наука, за исключением фундаментальной науки, это уже прерогатива государства, а прикладная зависит только от количества работодателей. Работодатели – это составная часть вот этой системы. На это я чуть позже акцентирую внимание.

И вот то, что подпитывает, делает науку и усиливает научно-образовательное обеспечение развития высокотехнологичных инновационных комплексов, - эта проблема, по-моему, существует и в Российской Федерации, и у нас в Казахстане, и в Таджикистане, и во многих других странах постсоветского пространства. Я не знаю, в какой стране бывшего СССР наука приблизилась к европейским стандартам. По-моему, такой страны пока еще нет, и если будет такая страна, уверен, что произойдет, то это будет Россия, возможно, затем Казахстан, и мы вместе войдем в мировое образовательное  пространство.

Какие позитивные и негативные результаты мы имеем?

И, конечно, говоря о развитии кредитной технологии, какие позитивные и негативные результаты мы имеем? У нас имеются определенные успехи. Сразу скажу, что по определенным показателям рейтинговой компании QS, в 2013 году мы занимали 299 место, т.е. мы в ТОП-300, и этим мы страшно гордились. В 2014 году мы уже вышли и заняли 306 место. И теперь перед нами задача вернуться в топ 300. Задача будет решаться следующим образом, каждый доктор или кандидат наук, чтобы удержаться на работе, ежегодно должен подготовить несколько публикаций в журналы с высоким импакт-фактором, я убедился, что и в России такая же проблема.

Конечно, наши студенты сейчас, после того как перешли и прошли этапы бакалавриата, особенно магистратуры, они овладели английским языком, у них раскрепостилось мышление. Мы ежегодно направляем магистрантов на три недели, на месяц в западные страны, в Австрию [например]. В соответствии с нашей специализацией в Зальцбурге есть крупнейший центр по ГИС технологии, это Германия и другие страны. Они выезжают и уже знают требования кредитной технологии, свободно [в ней] ориентируются, языковой барьер практически не существует. В этом плане это достаточно хорошо. [Также они] имеют свои публикации, и за них очень приятно. Что касается докторантов, четыре месяца за три года обучения университет оплачивает расходы на стажировку. Если человек хочет остаться  за свой счет – ради бога.

То есть, таким образом, определенные поступательные движения есть. Но если, на мой консервативный взгляд, как, может быть, человека советского, сопоставить качество знаний докторов PhD и кандидатов наук, [то], конечно, кандидаты наук на порядок выше. Все же они проходили в свое время очень серьезную школу, а докторант остается студентом, слушает лекции, хотя в западных странах этого нет. И поэтому, на мой взгляд, а я побывал во многих странах и Европы, и Азии, может быть, в России совсем в другом формате, - но у нас есть элемент имитации: мы имитируем внешне все, что там происходит. Для презентации это очень удобно, но качество образования при этом будет, конечно, снижаться.

Еще хотелось бы сказать, что образование все же должно стать частью социально-экономической системы. Это я понял, будучи на стажировке в Великобритании. Образование и наука дают 33-35% ВВП. Какая там абсолютная величина ВВП? Она равна, по-моему, порядка 7-8 триллионов. 33% - это ВВП России! Это дают только наука и образование. Правда, это платное образование, очень дорогое, - вся Западная Африка, весь Ближний Восток, Субсахарский регион, Индия, - там учится. весь мир Престижные вузы – очень дорогие, до 40 тыс. долларов в год, непрестижные – 15-19 тысяч долларов и т.д. Но не это главное, главное – это интеллектуальная продукция, которую они производят в технополисах и технопарках, и сами студенты становятся активными участниками производственного инновационного процесса. И в то же время транснациональные корпорации, и даже реальный сектор экономики, малые и средние предприятия, - они активно участвуют в этих процессах. Происходит взаимное развитие: и образование, и наука становятся единой частью не только экономики, социально-экономической системы, но и управления и регулирования развития интеллектуального процесса этих двух сфер в одной стране. Конечно, это возможно.

Максим Борисович говорил о больших затратах на науку. Действительно, я как-то подсчитывал, бюджет Гарварда равен бюджету нашей страны, бюджету Казахстана. Одного университета. То есть у них есть основа, и наука заинтересована. И, конечно, если взять внутреннюю кухню, наш преподавательский состав - видимо, у вас это тоже по аналогии есть, но я уверен, что вы прошли этот период – нагрузка преподавателей [составляет] тысячи часов, у меня, профессора, 23 кредита, это тысяча часов. Нагрузку воспитательной работы никто не снимает, другие мероприятия, очень много времени наш преподавательский состав, в отличие от российского, тратит на какие-то непроизводительные работы, которые не имеют никакого отношения к учебному процессу.

При этом какой может быть эффект? Мы в этом плане должны учиться здесь, в вашем университете, в других университетах России, каким образом [должно выстраиваться] не только соотношение преподавателей и студентов, но соотношение нагрузок. А там [в Европе] нагрузка профессора от 150 до 200 часов. В Цюрихе, в Швейцарии 1500 часов нагрузка, [из них] 200 часов аудиторные, а остальные – это научно-исследовательская работа. Преподаватель, не занимающийся научно-исследовательской деятельностью, не имеет права преподавать. И плюс, конечно, повышение квалификации за счет университета.

И формируется мощнейший потенциал преподавательского состава. И научными направлениями занимаются большие личности. И если лаборатория, научный институт, исследовательский центр и другое, - они создаются под личность, как это имело место в советское время, по-моему, в Новосибирске, в академгородке. Но, конечно, это уже целенаправленная задача. И тогда все приходит в соответствие, и преподаватели могут уделять много времени [на научную работу], 150 часов – это не так много времени. В десять раз больше мы выполняем нагрузки, и все остальное с нас не снимается. Кстати, воспитательная работа [на Западе] – прерогатива Департамента воспитания, там специально обученные люди, которые не занимаются образованием, - они только воспитывают своих граждан, граждан других стран, этическое воспитание, патриотическое и т.п. Вот такая дифференциация и четкость: вся система работает, как часы, и дает соответствующий эффект.

Продолжение здесь...

Прослушать полную аудиозапись выступления вы можете на официальной странице клуба в сети "ВКонтакте".