Урал-Евразия - Проект «Большая казахская нефть»

Проект «Большая казахская нефть» – эволюция и перспективы

Транскрипт выступления общественно-политического обозревателя Ярослава Разумова на третьем заседании Экспертного клуба "Урал-Евразия", 10 декабря 2014 года, Екатеринбург.

* * *

Добрый день, коллеги! Спасибо за приглашение. На подобных мероприятиях я привык быть с той стороны баррикад, среди тех, кто слушает и потом задает вопросы. Поэтому знаю, что долгие приветствия и благодарности воспринимаются не очень, можно обойтись и без них.

Я очень кратко представлюсь. Ярослав Разумов, я журналист, родился в Алма-Ате, детство провел в Забайкалье, последние тридцать семь лет живу в Алма-Ате и опять мечтаю вернуться в Россию, что, к сожалению, весьма непросто для меня.

Господин Юхелка говорил сегодня о будущем нашей темы. Я, наверное, лучше коснусь вчерашнего в своем аспекте, чтобы обосновать потом мой последний тезис. У меня будет достаточно много цитат, я с вашего позволения, работая журналистом в Казахстане, привык к тому, что цитата обязательно должна быть и должна профессионально точной. В противном случае, по крайней мере у нас при нашем законодательстве, можно загреметь, поэтому я не то, чтобы природный буквоед, буквоед сделанный, вынужденно ставший.

Я, наверное, не сильно ошибусь, если скажу, что имидж Казахстана вне его, вообще во внешнем мире, он в первую очередь, по крайней мере в большой степени, ассоциируется с понятиями «нефть», «большая нефть», «огромные экономические и энергетические ресурсы». По крайней мере, если в информационном поле обратиться и искать по тегу «Казахстан», то такие вещи, наверное, будут выскакивать в первую очередь. Я бы хотел сегодня поговорить о том, насколько это обоснованно.

Итак, казахстанский энергетический сектор. Самая первая нефтедобыча началась в Казахстане еще в царские времена, до второй мировой войны она уже была более или менее обозначившейся. По крайней мере, известно, что, кажется, в 1943 году во время битвы на Волге засылалась по крайней мере одна [немецкая] диверсионная группа в город Гурьев (ныне Атырау) с целью диверсии на нефтепромыслах, которая была успешно обезврежена.

«Большая нефть» была открыта в Казахстане уже после второй мировой войны, а ее интенсивная разработка началась по береговой линии полуострова Мангышлак, ныне Мангистау, т.е. фактически от туркменской границы с Казахстаном до российской границы, до Астраханской области. Казахстан в этом ранжире советских добывающих республик был то на втором, то на третьем месте – сначала была Россия, потом то Азербайджан, то Казахстан. Я сейчас не могу припомнить с ходу, но в валовом региональном продукте Казахстана энергетический сектор не доминировал, он был одним из ведущих, но тем не менее это было не то, что сегодня.

К моменту развала Союза в Казахстане добывалось что-то порядка двадцати миллионов нефти. Когда я ехал сюда, я готовился к несколько другому докладу, поэтому некоторые цифры могу назвать неточно, но я более или менее буду отвечать за их порядок. В крайнем случае, это можно прогуглить, все наверху лежит. Основная масса нефтепромыслов была сосредоточена, как и прежде, на западе Казахстана – это Атырауская, Уральская и Мангышлакская области. Есть еще Актюбинская область и еще немножко на юге, в Кызылорде. На севере, в центре, на юге и юго-востоке Казахстана, где сосредоточен основной промышленный и демографический потенциал, нефтедобычи практически нет.

Что стало причиной формирования этого образа Казахстана как чуть ли не «второго Кувейта»? На рубеже 80-90-х годов было два действительно очень больших месторождения – это нефтегазоконденсатное Карачаганак в Уральской области, очень близкое к границам Российской Федерации, и Тенгиз в Гурьевской области, ныне, еще раз повторю, это Атырау.

Карачаганак начали разрабатывать достаточно быстро, хотя оно сложное. С Тенгизом вышло сложно, там высокосернистая нефть с очень большим пластом давления. Еще, кажется, в 1989 году при его разработке произошел выброс нефти и ее воспламенение, и примерно в течение одиннадцати месяцев буквально шел гигантский столб огня из нефти. Была по крайней мере одна жертва из пожарной команды нефтепромысла. И ни в Казахстане, ни в СССР не было технологии разработки подобных месторождений и тушения подобных пожаров.

Тогда там впервые оказались американцы. Советским правительством была приглашена компания «Шеврон» для решения этой проблемы. Она была решена с помощью технологий, и велись переговоры, чтобы «Шеврон» получил разрешение на разработку этого месторождения. Месторождение действительно очень большое, одно из самых крупных, технологически очень сложных. В Советском Союзе технологии и опыта разработки подобных месторождений не было.

Развал Союза как раз застал переговоры о разработке Тенгиза. Естественно, все это тогда перешло на Алма-Ату, и вот с тех пор внешние игроки нефтяного рынка появились в казахстанском нефтяном секторе. Основные нефтепромыслы работали и еще были во владении Казахской республики после развала Союза. Уже в то время большинство из них было либо в достаточной степени изношено, либо подходили по количеству ресурсов к пиковой точке. И эти сложившиеся вместе вещи: сложности с Тенгизом, объективный необходимый приход крупной западной компании для того, чтобы крупнейшее месторождение разрабатывать, и сложности с многими старыми месторождениями, - они привели к тому, что казахское правительство обратилось к внешним игрокам в своих поисках решения проблемы, как остановить падение добычи и ее интенсифицировать. Как и в большинстве постсоветских республик, остальные сектора экономики в начале 1990-х годов испытали снижение производства. Экономическая ситуация была аховая, и в этой ситуации казахские власти очень интенсивно начали искать внешних инвесторов для энергетического сектора.

Все могло бы сложиться несколько иначе, но почему-то, по какой-то причине именно тогда была мысль, идея, что помимо остальных ресурсов, есть еще и ресурсы на казахстанской части Каспийского моря, на шельфе. Когда мы говорим о казахстанской части шельфа, мы помним о том, что соглашение в разграничении Каспия не достигнуто и тем более не подписано, т.е. юридически этот вопрос далеко не решен. Но де-факто все прикаспийские страны уже оформили и представляют себе свои национальные зоны на шельфе и в акватории, так что когда я буду говорить о казахстанской части Каспийского моря, Каспийского шельфа, нужно помнить, какова реальная ситуация с этим вопросом сейчас.

Шли переговоры с различными западными инвесторами по поводу их прихода в Казахстан. И вот судьбоносный для Казахстана 1997 год – первый государственный визит Назарбаева в Вашингтон, где еще администрация Клинтона находится, проходят переговоры по инвестициям, по широкому спектру сотрудничества вообще. И выйдя после этих переговоров, на брифинге в Белом доме Назарбаев произнес следующую фразу: «Казахстан находится на втором месте в мире после Саудовской Аравии по запасам нефти». В тот визит это было вообще нечто, а сейчас, исходя из нынешнего взгляда на эти вещи, сложно понимаемое, но тем не менее все это имело место быть.

Какие там делались заявления. То информационное поле, которое возникло в ходе и после этого визита, которое активнейшим образом через СМИ официальные, а иных в Казахстане в общем-то практически и не было, репродуцировалось на общественное мнение в Казахстане и во вне его. Что гласило это информационное поле: Казахстан – богатейшая страна по нефтегазовым ресурсам, «вторая Саудовская Аравия». Этот тезис, правда, однажды озвученный больше не озвучивался, но говорилось о совершенно сумасшедших цифрах – о десятках миллиардах тонн нефти, о каких-то гигантских суммах в долларах. Идея была такая – ресурсов у нас много, в советские времена что-то добывалось, что-то нет, что-то замалчивалось, сейчас мы с помощью прихода иностранного западного, в первую очередь американского капитала конкретно все это дело запустим.

Представьте себе психологическое состояние общества. Не знаю, кто-то помнит из вас, кто-то нет, первые девяностые годы люди были в массе своей в полной растерянности. Наверное, это варьировалось от республики к республике. В тех республиках, где действительно шла борьба за независимость себя от СССР, получение этой независимости уже выглядело достижением некой цели, цели очень важной, и, наверное, вокруг этого была эйфория, и, наверное, люди считали, что цель более-менее достигнута, сейчас нужно поднапрячься и все будет хорошо. В Казахстане же фактически движения за выход из Союза не было, Казахстан был последней из республик СССР, принявшей декларацию о независимости. Во время мартовского референдума 1991 года абсолютное большинство населения высказалось за сохранение СССР, вдруг СССР разваливается, приходит масса социально-экономических проблем, ничего не ясно с завтрашним днем, полная деморализация, дезорганизация, всем очень невесело и мрачно. И вдруг тут выясняется, что мы Саудовская Аравия и скоро мы процветем. Естественную роль сыграло с точки зрения не только пропаганды, формирование ощущение людей на индивидуальном уровне, на групповом, национальном сыграло огромную, колоссальную роль какого-то позитива, стабилизации, текущей на тот момент.

Что на самом деле произошло? Я вообще не сторонник того, чтобы демонизировать кого бы то ни было, в том числе США. Но вот в этой ситуации есть достаточно оснований, чтобы предполагать, что американские власти очень хорошо, так сказать, разыграли свою карту. Влияние на Казахстан было абсолютно необходимым из геополитических соображений. Но каким образом можно было его оформить, выстроить это влияние, сделав его достаточно эффективным?

В Казахстане, не знаю, помните вы или нет, даже этнический расклад был весьма сложным. К моменту распада в стране доминировали русские, на втором месте – казахи, потом украинцы, немцы, т.е. «титульная» нация даже не доминировала. Как я говорил, каких-то серьезных глубоких национальных, националистических движений тоже не было. И в принципе, представить себе, что при текущем лидере либо – тогда ведь никто не знал, что текущий лидер это на очень и очень долго – при возможной смене страна переориентируется опять же на Москву.

Это вполне себе можно было представить. И мне кажется, что именно это представление о колоссальных нефтяных ресурсах, которые, естественно, помогут воплотить в экономические ресурсы американские компании, - это стало такой хорошо упакованной идеей, которая была в нужное время в нужном месте и правильным образом, очень технично, эффективно преподнесена американской стороной и казахским истеблишментом. Причем казахский истеблишмент это все воспринял о полной программе. В то, что у нас колоссальные запасы нефти, поверили практически все, и еще как поверили! Причем, еще раз подчеркну, все эти ощущения и ожидания базировались именно на разработке шельфа Каспийского моря.

На тот момент никаких буровых работ на шельфе еще не было, хотя сейсмическая геологическая разведка на северо-востоке Каспия велась еще в советские времена во второй половине 1980-х годов, по-моему, Бакинской геологической экспедицией. Было открыто, что там есть серьезные геологические структуры, которые могут содержать весьма приличные ресурсы нефти. Но по решению руководства Советского Союза дальше не бурить на нефтеразведку и тем более на добычу не стали, потому что очень хрупкая экологическая система, каспийский тюлень, нерва, дельта Волги и Урала недалеко, небольшие глубины и проч. То есть действительно с экологической точки зрения регион очень уязвим. И как ни относись к коммунистическому руководству, я всегда относился к нему плохо, но нужно отдать должное – экологические резоны тогда доминировали.

Таким образом, это представление о колоссальных энергетических ресурсах возникло только на данных еще советских геологов, причем еще раз подчеркну, не на буровых данных, на которых как раз и делаются итоговые прогнозы о наличии запасов нефти, а на сейсморазведке. То есть нечто еще весьма и весьма предварительное.

Был создан консорциум из нескольких крупных западных нефтяных компаний, куда, естественно, вошла и казахстанская сторона, компания «Казахстан Каспий Шельф», и где-то в 1992 году они начали разведку на шельфе на северо-востоке Каспия. Еще раз подчеркну, что разведка только-только началась, как посыпались оценки казахстанского официоза, что в итоге будет. Я процитирую несколько вещей, они очень показательны, без них, наверное, не обойтись. Причем, как эти прогнозы начались, так они не останавливались до недавнего времени. Июнь 1997 года, Нурлан Балгимбаев, занимавший должности министра нефти, премьер-министра, президента национальной компании «Казах-оил», это предшественник нынешней государственной компании «Казмунайгаз»: «В 2003 году объем ежегодной добычи нефти в Казахстане достигнет 100 млн. тонн, а еще через пять-десять лет (т.е., соответственно, 2008-2014 гг.) более 170 млн. тонн».

Сейчас сразу, чтобы вы оценили более рельефно эти цифры, примерно пять лет назад Казахстан вышел на 80 млн. тонн добычи, подчеркиваю, не экспорта, а добычи, и с тех пор прирост в общем-то остановился, но плюс-минус миллион тонн. То есть последние годы мы балансируем на уровне 81-82 млн. тонн, при этом в Казахстане в эту цифру принято укладывать и нефть, и конденсат, что с точки зрения международной практики не совсем правильно, но ладно, в общем-то не принципиально. Итак, мы запомнили, рубеж 2010 года, примерно 80 миллионов тонн, на чем мы держимся примерно и сейчас.

Теперь прогнозы. Его заместитель, Кушербаев: «К 2010 году уровень добычи – более 130 млн. тонн». Один из наших самых ответственных и профессиональных политиков, администраторов, Жандосов, в 1999 году говорил, все эти цифры озвучивались публично: «Если принять во внимание рост добычи на шельфе, то в обозримый период объем экспорта (т.е. речь идет не о добыче в целом, а об экспорте) будет 120-170 млн. тонн в год». А к 2006 году он говорил даже о 260 млн. тонн в год. Это можно продолжать и продолжать бесконечно. То есть если искать некую среднюю ожидаемость этих прогнозов, надо говорить о том, что к 2010 году в Казахстане предполагалось добывать в любом случае порядка 150 млн. тонн в год.

Откуда взялись все эти цифры? Вернее, на чем они базировались? Базировались они только на расчете наших [данных]. К моменту развала Союза все утвержденные по старой советской системе геологической оценке запасов нефти, если кто-то из вас имел с этим дело, там было так: категория А, т.е. наиболее легко и экономично извлекаемые ресурсы, категории Bи С: С1, С2, С3. В западной практике это все несколько проще. Там подход более коммерциализирован: извлекаемые и геологические. Извлекаемые тоже делятся по категориям по себестоимости. По извлекаемым западным категориям примерно соответствовали советские А, В и С1.

Вот по этим категориям в Казахстане было порядка 2,5 млрд. тонн нефти. Не Саудовская Аравия, не Кувейт и не российские ресурсы, но достаточно прилично. Советская геологическая школа сама по себе была сильна, а система оценки была очень точна и строга. Понятно, что исходя из этой системы, из этих ресурсов добывать 150-200 млн. тонн в год невозможно, потому что если 200 млн. тонн при имеющихся 2 млрд. выкачивать, то этого хватит на 10 лет, а потом все.

Ни одно крупное месторождение в Казахстане за постсоветские годы не открыто. Была какая-то неясная информация, причем, как правило, все эти вещи использовались как маркетинговая манипуляция. Вот например, лет двенадцать назад румынская компания «Петрол», которая работала в районе Аральского моря, вдруг заявила о том, что открыла новое месторождение нефти. Ну, заявили и заявили. Потом выяснилось, что ничего не нашли, по крайней мере, никакого продолжения это дело не имело. Ресурсная база на суше Казахстана никакого природного роста не имела. Другое дело, что за эти двадцать лет технологии нефтедобычи сделали большой скачок, ну скажем, так называемое наклонное (или горизонтальное) бурение. Это позволило вовлечь в нефтедобычу, в эксплуатацию, те ресурсы, которые, раньше казалось, невозможно было извлечь. Общий ресурсный потенциал за счет этого увеличился – не за счет новых открытий, а за счет технологий. Но это ни коим образом не «второй Кувейт».

В принципе, как вы видите, ресурсная база за счет этих технологий увеличилась, но того скачка, о котором говорил наш истеблишмент, все-таки не произошло, хотя рост, безусловно, большой. Важно отметить, в начале 1990-х годов в первые годы независимости общий объем был порядка двадцати с небольшим миллионов тонн в год, сейчас четырехкратный рост. Но в большой мере этот рост вызван началом эксплуатации месторождения Тенгиз, куда пришла компания «Шеврон», там создано СП, где все-таки большая часть акций принадлежит американцам. И, нужно отдать должное, месторождение архисложное, эксплуатируется достаточно надежно, интенсивно и постоянно расширяет добычу. Сейчас это где-то порядка, наверное, от 25% до 30% всего казахстанского объема добычи нефти.

Теперь попробуем спроецировать все это на политический аспект. Я извиняюсь за такую долгую прелюдию по сугубо техническим вопросам. Что, собственно говоря, произошло? Произошло то, что казахстанский истеблишмент уверовал вот в эту вот свою огромную важность ресурсную, соответственно, политическую, соответственно, в свой большой вес на международной арене.

Все это началось очень быстро и сразу. Вот, например, еще тот самый ноябрьский 1997 года визит в США к Клинтону, когда было сказано о «второй Саудовской Аравии», там же были подписаны соглашения о разработке севера Каспийского моря, о формировании консорциума западных компаний. Цитата, известная казахстанская газета «Панорама», где я проработал двадцать лет. У нас тогда еще не было сайта, поэтому я не уверен, что эта информация была потом оцифрована и попала в Интернет, поэтому возьму на себя смелость это протицировать. Номер 46, 28 ноября 1997 года, газета «Панорама», цитата: «Возвращаясь домой, первый вице-премьер председатель госкоминвеста Ахметжан Есимов кратко прокомментировал итоги визита президента Казахстана в США. В частности, он заявил, что «Россия, я думаю, не совсем одобрительно воспринимает контракты, которые мы подписали. Но эта реакция естественна. Как определенную потерю, с одной стороны, они могут воспринимать подписание контрактов, с другой – как упущенную возможность. Казахстан немножко преуспевает, у соседей это не всегда вызывает радость»».

Я еще раз подчеркиваю, что на тот момент это было просто соглашение, контракт о начале более глубокой разведки на шельфе. Сегодня господин Есимов является мэром Алматы, один из самых близких президенту людей, большой сторонник интеграции с Россией, очень большой. Токаев – тогда премьер-министр, сейчас глава Сената и в соответствии с Конституцией Казахстана второй человек в стране. Тоже цитата, его слова: «Президент во время беседы с Клинтоном с признательностью отметил, что политика США поворачивается от России. Политика США поворачивается в сторону Кавказа и региона Центральной Азии, и мы это ощущаем». Излишне говорить, что сегодня господин Токаев тоже большой сторонник евразийской интеграции. Ну и т.д. и т.д.

Там порой были даже какие-то смешные вещи. Например, у нас в СМИ очень сильно пиарилось со ссылкой на министра иностранных дел то, что во время какого-то из мероприятий тогда в Вашингтоне музыку играл оркестр Конгресса или еще чего-то, в общем то, что никогда не делается. И из всего этого делался вывод, что, мол, визит этот, эти договоренности, а значит нефтяные ресурсы Казахстана и Казахстан сам как таковой, – это нечто сверхважное, нечто сверхбольшое.

Тогда же кстати прозвучал в Вашингтоне термин «Казахстан – стратегический партнер США в Центральной Азии». После этого ну только что в учебники для младшей школы этот тезис не вошел, это стало у нас просто пиаровский и пропагандистский фетиш, от него нельзя было нигде укрыться. Ну вот сколько я будучи журналистом задавал вопросы нашим дипломатам и другим чиновникам, что же это понятие включает в себя, скажите, пожалуйста, - в общем-то ничего в ответ я не получил. Через несколько лет прозвучал другой тезис: все-таки Узбекистан является стратегическим партнером США в Центральной Азии вместо Казахстана. У нас тогда постарались это дело не заметить, потом через несколько лет, когда я спросил очередного американского посла, кто же все-таки у вас стратегический партнер в Центральной Азии, он сказал, что это просто вопрос вокабуляра – при одной администрации используется один, при другой – другой.

При этом в Казахстане всегда была своя хорошая школа геологов, высоко профессиональные геологи, немного, но были, причем мирового уровня. И почему я сначала смотрел критически, а потом скептически на все эти планы и заявления, потому что был знаком с этой школой, мой отец был геофизиком. И хоть он и не занимался нефтью, а твердыми ископаемыми, но я представлял, как это примерно выглядит – просмотреть «вторую Саудовскую Аравию» в советские времена советская наука не могла. И используя контакты отца и собственные, я вышел на наших геологов. При всем при том никто в те времена не спрашивал, не интервьюировал, они все сидели себе в своих кабинетах и примерно себе представляли, как все это будет выглядеть. Они все эти планы воспринимали очень и очень критично. Но дальше стен их кабинетов это не шло.

Не знаю, стоит ли останавливаться на Кашагане? Как вы наверное, знаете, если отслеживаете, предполагалось, что добыча коммерческой нефти на шельфе Кашаганского месторождения начнется сначала в 2005 году. Я, честно говоря, тогда думал, что они все-таки начнут в 2005 ее разрабатывать, потому что в начале 2006 года предстояли очередные президентские выборы. Я думал, что там добудут, условно говоря, точку нефти, ознаменуют это вселенским камланием вокруг нее, как раз к выборам президента, ну а потом скажут, что это сложный проект, надо еще кое-что доработать. Видимо, так это и предполагалось.

Но и в 2005 году не начали работать, перенесли на 2007 год, с седьмого перенесли на восьмой, потом на девятый, потом на одиннадцатый-двенадцатый. В тринадцатом, прошлом году, не знаю почему, но именно 11 сентября добыча началась, а, по-моему, буквально через несколько дней она снова была закрыта, потому что выяснилось, что трубопровод, который идет с месторождения на искусственный остров, на шельфе недалеко от побережья, который идет на берег к заводу первоначальной очистки. Он оказался дырявым, из него повалил газ, и, в общем, добыча была закрыта. Сейчас необходимо поменять двести километров трубы, все это очень дорого стоит. В прошлом году, когда закрыли из-за этой аварии, сказали, что она начнется весной 2014 года, потом летом 2014 года, потом в 2016 году. Две недели назад наш глава Нацбанка давал интервью о возможной девальвации тенге. Он сказал такую вещь, что у нас внутренних ресурсов хватит до 2017 года, а в 2017 году заработает Кашаган, т.е. польется вожделенная нефть.

То есть Кашаган становится проектом с абсолютно непонятной перспективой, такое количество провалов хронологических, провалов себестоимости проекта, - оно уже настолько велико, что если я восемь лет назад писал об этом статьи и называл их «Сагой о Кашагане», то последние годы я пишу и называю их «Сборник анекдотов о Кашагане». Действительно, из года в год постоянные провалы. Есть ли там нефть или нет – она там, конечно, есть. Подчеркну, это предполагали еще советские геологи. Но очевидно, что те, кто взялся их разрабатывать, недооценили геологическую сложность и, соответственно, дороговизну. Причем в этой картине как можно было установить некондиционные трубы, которые потом сразу же в первые несколько дней дали течь газа, это даже мне с моим скепсисом непонятно. Я думаю, что в сталинские времена это назвали бы саботажем.

Считалось, что помимо Кашагана есть еще несколько перспективных структур на казахстанской части Каспийского моря: Курмангазы, Аташ, что-то еще. В отношении каждой из них делались прогнозы об очень большом количестве нефти, было проведено разведочное бурение, все структуры оказались сухими. Есть еще несколько структур, которые пока не бурили и в которых, по консенсусному мнению экспертов, нефть есть. Но понятно, что за них никто не возьмется, пока непонятная картина с Кашаганом. Если с Кашаганом будет полное фиаско, то, по крайней мере, ресурсы, по крайней мере, казахстанской части шельфа Каспия будут дискредитированы очень надолго.

При этом, что интересно, «Лукойл» уже года три ведет достаточно успешную добычу на месторождении на российской части около Астрахани. Там совсем не те объемы, на которые рассчитывала казахская сторона на своей территории. Но «Лукойл» работает, по-моему, там, могу ошибаться, где-то около порядка трех миллионов тонн в год.

Это вполне нормально для нового месторождения, тем более для морского. Морские месторождения еще отличаются тем, что там не бывает сразу резкого, с нуля, и очень большого объема нефтедобычи. Это технологически очень сложно, это опасно, особенно когда высокое пластовое давление. Вы помните аварию в Мексиканском заливе четыре года назад, хотя там месторождение было далеко не новое.

То есть «Лукойл» работает, но казахстанский официоз и пресса предпочитают этого не замечать. Понятно, какая картина складывается, если «Лукойл» начал работать там гораздо позже, чем начали работать мы на Кашагане, и без всяких проблем пустил месторождение в срок, который и планировал, и постепенно наращивает.

Что, собственно говоря, произошло? Произошло то, что примерно больше десяти лет казахский истеблишмент, естественно, на всех своих этажах – и понятно, какой этаж все это определяет – действительно жил весьма завышенными представлениями о собственных ресурсах, соответственно, о собственном значении, и аналогичным образом все это проецировалось на реальную политику. Я глубоко убежден, что, например, такие вещи, как перенос столицы, он [Назарбаев] принимал в расчете на то, что скоро заработает Каспийская нефть, у нас будет много денег и все это оплатит.

У нас кстати один из министров в свое время, в конце 1990-х публично сказал, когда у нас были проблемы с урожайностью зерновых, о том, что нам нечего бояться, что скоро у нас будет столько нефти, ее продадим и недостающее зерно докупим. В итоге где-то, наверное, уже после третьей-четвертой отсрочки запуска Кашагана наш истеблишмент понял, что его сильно дезинформировали, надо что-то быстро менять.

Ну и вот неспроста, я рассказывал, что первая отсрочка 2005, 2007, 2008, - вот где-то после третьей отсрочки у нас начали вдруг говорить про интеграцию, вспоминать про речь Нурсултана Абишевича в МГУ в 1994 году, про евразийство. И очень быстро, внутреннее общественное мнение даже не успело приготовиться, мы вот ринулись в евразийскую интеграцию, появился Таможенный Союз и т.д. На мой взгляд, это стало реальной переоценкой в ситуации с энергетикой, соответственно, с экспортом, возможностями интенсифицировать приток валюты, диверсифицировать экономику. То есть наша интеграция – она вынужденная и созданная уже определенном на критическом этапе, в критический момент.

Что теперь можно сказать о перспективах ЕАЭС в энергетическом [аспекте]? Вот последние пятнадцать лет говорилось об экспортном потенциале региона. Всегда говорили: «Нефтегаз Каспия». То есть Каспий подразумевался, естественно, Россия, Азербайджан и Казахстан. Сейчас, на мой взгляд, следует говорить о том, что никаких революционных событий в плане доступа углеводородов Казахстана на внешний рынок не произойдет, если даже Кашаган будет запущен, ну пусть, в 2017 году. Специфика проекта такова, что очень быстро наращивать объемы добычи невозможно, это будут какие-то миллионы тонн в год, хорошо, если еще ничего не произойдет снова.

При этом, что самое сложное, на большей части сухопутных месторождений идет снижение добычи, большая часть сухопутных месторождений прошла пик нефтеотдачи в начале 2000-х годов. Какие-то очень сильно обводнены, на каких-то нефть настолько тяжела, что при низких ценах, например, той нефти, которая добывается на Мангышлаке, с очень высоким содержанием парафинов – как она экспортируется? Они идут по трубопроводу, где через каждые, если не ошибаюсь, двадцать километров, стоит настоящая газовая горелка, такая закрытая бетонная коробка, там постоянно, все двадцать четыре часа в сутки пламя разогревает трубу – без этого парафинистая нефть Мангышлака просто застынет в трубе.

Я не могу вспомнить сейчас критическую точку себестоимости добычи нефти, чтобы соотнести, но это достаточно высокая цена. То есть при низких ценах значительная часть нефти Казахстана будет нерентабельной. Но даже если она будет рентабельной, еще раз повторю, большая часть сухопутных месторождений Казахстана в режиме падающей добычи. Да, есть два гигантских месторождения – Тенгиз и Карачаганак, часто путают Кашаган и Карачаганак по созвучию, но это разные проекты. Это хорошо, что они есть, но оба они разрабатываются консорциумом западных компаний, ну и Казахстаном тоже, и в режиме СРП совокупная экономическая, финансовая отдача от них велика, никто не спорит, но не то, что можем, так сказать, взять и вытащить и закрыть все финансовые проблемы остальной энергетической сферы. То есть Казахстан рассматривать как крупного, большого игрока, игрока с большим потенциалом на энергетическом рынке в обозримой перспективе, я бы не стал.