Некоммерческое партнёрствоУрал-Евразия

Узбекистанский политолог, директор Центра исследовательских инициатив «Ma'no» Бахтияр Эргашев о потенциале интеграционных проектов в Центральной Азии.

- Давайте сначала обозначим, какие интеграционные проекты актуальны для России и стран Центральной Азии по отдельности, какие из них являются общими, какие внешние проекты предлагаются?

Я понимаю интеграцию как высшую форму сотрудничества между государствами с готовностью сформировать наднациональные органы, которым передаётся определённая часть полномочий в политической и экономической сферах. Это - готовность стран идти на ограничение части своего суверенитета для того, чтобы быть вместе.

Что касается евразийского пространства, то набор интеграционных проектов здесь довольно ограничен. Наиболее перспективный из них – это проект Евразийского экономического союза (ЕАЭС – ред.), отличительными чертами которого являются формирование наднациональных органов и передача им части суверенитета.

Я бы не стал говорить о Содружестве независимых государств (СНГ – ред.)  как интеграционном проекте. Это не столько интеграционный проект, сколько попытка сохранения культурных и личностных связей не только на уровне элит, но и на уровне простого народа. В этом его слабость и в этом его сила.

Можно выделить военно-политический блок под названием Организация договора о коллективной безопасности (ОДКБ – ред.). Но интеграция, на мой взгляд, предполагает больший упор на экономику, финансы и гуманитарное сотрудничество.

Говорить о других предлагаемых форматах, наверное, не стоит в связи с тем, что они либо «умерли», не став чем-то серьёзным, либо в принципе не претендовали никогда на что-либо серьёзное.

Гораздо больше интересуют проекты, которые, пусть и не являются в полной мере интеграционными, но имеют серьезную политическую составляющую. Это формат, который формируют США в Центральной Азии – «С5 + 1» (5 стран Центрально-Азиатского региона и Соединённые Штаты). Формат более-менее регулярных встреч министров иностранных дел перечисленных стран. Он интересен с точки зрения того, как страна, которая не готова вкладываться экономически и военно-технически, за счёт политического имиджа и умелого использования инструментов «мягкой силы» может стать серьёзным актором в региональной политике.

Несомненно, можно говорить о китайском проекте (но это опять же не интеграция) – «Один пояс, один путь» или, как любят говорить в Китае, экономическая инициатива.

С точки зрения других внешних проектов, которые предлагают странам Центральной Азии, можно выделить проект, продвигаемый быстро развивающейся Индией, где происходит кристаллизация геостратегических интересов. В рамках политики расширенного добрососедства Индия обращает на Центральную Азию очень серьёзное внимание. И проведение в январе 2019 года первой встречи министров иностранных дел в формате «Индия + Центральная Азия + Афганистан» знаменует собой будущие перспективы сотрудничества. Я думаю, что данный формат будет только расти, институционализироваться, укрепляться. Это опять же не интеграционный проект, но всё же инициатива, предполагающая очень широкий спектр сфер сотрудничества. В связи со всем вышеперечисленным нужно понимать, что неминуемо повысится градус напряженности в Центрально-Азиатском пространстве между Россией, Китаем, Соединенными Штатами и, возможно, Европейским Союзом, который в последнее время теряет свои позиции в регионе.

- Начнем постепенно: Вы упомянули Евразийский экономический союз, как один из наиболее перспективных интеграционных процессов для России и стран Центральной Азии. Чем это можно объяснить? Как Вы видите перспективы его развития?

Преимущества ЕАЭС заложены в самой идее формирования экономического союза постсоветских стран, объединенных во много еще сохранившимися технологическими связями и схожими экономическими моделями. Нельзя также сбрасывать со счетов значение культурного, гуманитарного, образовательного фактора, которые объединяют эти страны.

Явсегда говорю, что важнейшим событием на территории постсоветского пространства с точки зрения формирования интеграционных объединений стал 2010 год. Он является серьезным водоразделом, который делит историю интеграции на «до и «после».

До 2010 годасуществовали различные форматы интеграционных объединений, оказавшиеся недостаточно эффективными,какЕврАзЭс,СНГ, в Центральной Азии – это Центральноазиатское экономическое сообщество, которое трансформировалось в Организацию центральноазиатского сотрудничества. Этот период я называю «конкурсом интеграционных инициатив»: каждая страна считала своим долгом обязательно выдвинуть какую-нибудь инициативу.

В 2010 году был сформирован Таможенный союз, который затем трансформировался в Евразийское экономическое пространство (ЕАЭП), а после – в Евразийский экономический союз. Стало понятно, что формируется серьезное интеграционное объединение с серьезными задачами: единые рынки капиталов, труда, единый энергетический рынок. В будущем будет решаться задача единого валютного рынка с внедрением даже, может, единой валюты и основанием единого инвестиционного центра. Иными словами, ЕАЭС изначально задумывался как долгосрочный интеграционный проект с серьезными основаниями и потенциалом, чтобы стать реальным объединением.

Сила ЕАЭС в том, что ее члены идут на формирование наднациональных структур, куда передается определенная часть полномочий национального государства, пока небольшая: вопросы тарифного и технического регулирования. Для большей эффективности интеграционного объединения необходимы наднациональные структуры с более серьезными полномочиями.

В этом проблема ЕАЭС и других интеграционных объединений. Пример Европейского союза показывает, что с передачей большихфункций, снижаются возможности национальных правительств оперативно, гибко и быстро реагировать на социальные, политические, экономические процессы. Раздувшийся наднациональный аппарат ЕС показал свою неэффективность в вопросе нелегальной миграции в середине 2010-х гг.: правительства были ограничены в полномочиях, при этом подавляющее большинство населения стран выступало против политики Брюсселя. Противоречия между интересами национальных государств, составляющих интеграционные объединения и интересами наднациональной бюрократии все больше углубляются.

ЕАЭС при всех благих намерениях будет обязан пройти этот путь: от слабых наднациональных структур, которые мы видим – ведь роль и место структур вроде Евразийской комиссии пока еще незначительны. Рано или поздно встанет вопрос передачи части суверенных функций наднациональным органам Евразийского экономического союза. С одной стороны, это повысит эффективность структур, с другой – будет приводить к серьезным разногласиям на уровне национальных правительств и в их отношениях с ЕАЭК. Все это нужно видеть и понимать. Даже пример Узбекистана, который очень осторожно относится к вопросам вступления в ЕАЭС, показывает, что эти вопросы осознаются.Идет поиск пути, как совместить стимулы экономического роста от вступления в объединение с вопросами сохранения национального суверенитета.

Выбор всегда есть и будет – что важнее и как это соединить. Сейчас Узбекистан проходит трудный и, к моему удовлетворению, прозрачный процесс обсуждения на уровне правительства, парламента, политических партий, экспертного сообщества плюсов и минусов вхождения Узбекистана в ЕАЭС. Центральное направление определено – Узбекистан будет вступать постепенно. На первом этапе он будет работать над получением статуса наблюдателя в Евразийском экономическом союзе, затем осваиваться, узнавать его изнутри. Следующим этапом вполне может быть заключениесоглашения с ЕАЭС о зоне свободной торговли. Позже Узбекистан будет приводить в соответствие с требованиями ЕАЭС свою регулятивную систему, систему технических стандартов, санитарно-эпидемиологических стандартов. Лишь тогда он сможет задуматься о том, чтобы стать полноправным членом этого интеграционного объединения. По моему мнению, это очень правильный процесс эволюционного, нешокового варианта вступления.

- Если «Один пояс, один путь» не является интеграционным проектом, как мы понимаем интеграцию в классическом ее понимании, то это все же инициатива или что-то другое?

У интеграционного проекта и направления есть определенный набор черт и характеристик, которые в классическом понимании присутствуют. Ни под одно из этих классических определений инициатива Китая «Один пояс, один путь» не подходит. Работа в рамках этого проекта ведется Китаем отдельно скаждой из стран: с Пакистаном, Турцией,Казахстаном, Кыргызстаном, Узбекистаном вплоть до Италии и Греции, где реализуются проекты морских портов и портовой инфраструктуры. Поэтому нет главного, что характерно для любого интеграционного проекта – попытки работать коллективно. Есть лишь Китай с его потенциалом экономическим, финансовым, инвестиционным, технологическим, кадровым и есть страны расположенные на пространстве инициативы «Один пояс, один путь».

У стран Центральной Азии, работающих с Китаем водиночку, нет потенциала для ведения диалога на равных. При этом подавляющее большинство проектов в рамках инициативы «Один пояс, один путь» носят национальный характер: Китай разговаривает с национальным правительством, выделяет инвестиции, технологии, кредиты, кадры, и проекты реализуются.

За исключением проектов строительства высокоскоростных железных дорог между Китаем, Казахстаном и Россией, я не вижу проектов, которые носили бы многосторонний характер. Это всегда связка Китай - и какая-либо страна, нуждающаяся в развитии инфраструктуры, определенных отраслей. Поэтому никак нельзя назвать эту инициативу даже подобием попытки сформировать какое-то интеграционное объединение.

Китай всегда был больше заинтересован, например, в создании зоны свободной торговли ШОС, чего не скрывал. В ходе переговоров удалось этот вопрос сдвинуть до 2023-2024 гг. Однакосо временем вопрос встанет на повестку дня – Китай будет дальше продвигать эту идею, что принесет больше политических, экономических и социальных последствий.

Мое понимание инициативы Китая ОПОП следующее: это попытка сформировать пространство для сотрудничества. Необходимо между двумя центрами на востоке и западе евразийского континента провести дорожку, мост, огромный коридор, состоящий из десятков различных транспортных артерий для торговли.

- За последние годы вновь стала актуальна повестка центральнозиатскойвнутрирегиональной интеграции, как Вы оцениваете ее перспективы? Станет ли она самостоятельным проектом, или ее реализация будет проходить в контексте других действующих инициатив?

Начиная с 1991 года, когда распался Советский Союз и сформировались независимые государства Центральной Азии, вопрос о центральноазиатской интеграции стал компонентом региональной политики всех стран региона. С 2005-2006 года выдвигались и даже реализовывались интересные интеграционные проекты. Это Центральноазиатское экономическое сообщество – организация, которая объединяла все страны региона. С другой стороны, это Организация Центральноазиатское Сотрудничество с очень глубоким форматом отношений, с едиными рынками труда и капиталов, с единым банком.

Но эти интеграционные проекты оказались нежизнеспособными в силу того, что невозможно одновременно делать две вещи. Все страны в этот период проходили этап формирования новой государственности, национальных идентичностей. При этом политика во всех странах региона (где-то очень жестко, где-то мягче) была этнократической– новая государственность формировалась на основе интересов одной государствообразующей или титульной нации. В этих условиях очень трудно идти на реальную интеграцию с передачей в действующие наднациональные органы части своего суверенитета. Это не просто неготовность элит, это невозможно сделать. В Центральной Азии все страны оказались к этому не готовы. Даже идея, выдвинутая Президентом Узбекистана в 2006 году, об общем рынке была отклонена. То естьпопытки создания интеграционных форматов всегда были, но натыкались на практические трудности экономического и политического характера. Поэтому центральноазиатской интеграции до сих пор не было, и нет.

Новый этап попыток ее формирования начался после вступленияна пост ПрезидентаУзбекистана ШавкатаМирзиеева. Он объявил о кардинальном изменении форматов внешней политики республики на региональном уровне и планах по формированию пояса добрососедства и сотрудничества в Центральной Азии. Узбекистан смог побудить региональную активность, благодаря своему ключевому положению. Даже географически, это единственная страна, которая граничит со всеми другими в регионе.

К сожалению, после 2005 года лидеры 5 стран Центральной Азии ни разу не собирались вместе в центральноазиатском формате. Это было очень ощутимо, воспринималось, как ненормальность. И одной из первых внешнеполитических инициатив Президента Мирзиеева и его команды стала неформальная встреча глав государств региона в Астане в марте 2018 года.

Учитывая горький опыт предыдущих попыток формирования интеграционных объединений, Узбекистан сделал ставку на неформальный характер саммита или консультативной встречи. Благодаря этому в ноябре 2019 года в Ташкенте удалось провести второй неформальный саммит, куда в первый раз приехал Президент Туркменистана Берды Мухаммедов. На мой взгляд, она прошла довольно результативно. Прежде всегопроизошлаинституциоанализация – был определен регламент встреч: все президенты подтвердили, что будут участвовать в регулярных саммитах, минимум один раз в год. Саммиты будут проходить по очереди в каждой из стран региона. Следующая встреча должна состояться в 2020 году в Кыргызстане. И самое важное, были определены сферы, где сотрудничество обязательно– сферы транспорта, энергетики, обеспечения экологической безопасности стран региона, включая и вопросы водно-энергетического баланса в регионе. Кроме того, было принято решение о создании рабочей группы во главе с министрами иностранных дел, которая будет разрабатывать дорожные карты сотрудничества с указанием конкретных проектов, сроков их реализации и ответственных по общим интересным направлениям.

Как мне кажется, на сегодняшний день это наиболее удачный и мудрый подход. Были сделаны выводы из предыдущего неудачного опыта создания интеграционных объединений: единое историческое прошлое, схожие культуры и языки оказались недостаточными, чтобы сформировать единое интеграционное пространство. Необходимо хотя бы в формате регулярных ежегодных встреч, с помощью создания рабочих групп и комиссий стараться решать вопросы общерегионального характера через реализацию конкретных проектов. Данный подход может дать гораздо больше – возможно, динамика не будет такой быстрой, но она будет реальной.

Формат проведения консультативных встреч, неформальных саммитов глав государств имеет серьезные перспективы и будет продолжаться. Что касается формирования полноценного интеграционного объединения в Центральной Азии – это очень долгий и трудный процесс, который вряд ли достижим. Мое мнение – нужен формат не региональной интеграции, а кооперации, кооперационных связей, цепочек добавленной стоимости между странами региона – это может быть труднее, но долговечнее и гораздо серьезнее, чем легковесные заявления о тысячелетнем братстве. Нужно уходить от таких пустых слов об интеграции и говорить именно о кооперации в регионе Центральной Азии.

ИАЦ МГУ